21 февраля
Feb. 21st, 2011 02:45 am Очень тяжело здесь со словами, их почти нет. Не на греческий же переходить, когда думаешь о любви - прежде всего потому, что я его не знаю, знаю только четыре слова - агапэ, эрос, филия, сторге.
Человеческое тело может желать, может вожделеть, может страдать - и вожделение, желание и страдание духа почему-то определяется теми же словами, а ведь должны быть другие, это совсем разные вещи.
Но когда я думаю о вожделении, это никогда не связано с плотью, вернее, не связано с эросом. Я могу вожделеть дома, поймав вдруг среди лета запах полыни или запах мокрого самшита. Могу вожделеть моря. Могу отчаянно, до головокружения вожделеть - тебя, твой запах, твое присутствие, твой голос, то, как ты вздергиваешь левую бровь или улыбаешься углом рта. И мне будет - отсюда - почти невыносимо перебирать это все в голове, и внутри будет не боль, а изнанка боли, и вот эту изнанку боли, как будто музыка твердой рукой берет прямо за сердце, и тот самый пресветлый мрак Сугерия, изобретателя витража, бьет отовсюду разом, вот это все я и называю - вожделение. Это удивительно - все, о чем я здесь говорю, передается в ощущениях тела, но проходит напрямую - к духу. Никогда не устану от этих превращений.
И в то же время - я отлично знаю, что такое нежность. Что такое - ощущение чужой кожи под пальцами. Прерывистое дыхание в мягкую ложбинку сразу за ухом. Прикладывание другого тела к себе, как подорожник - к ране. Кладешь ладонь на бархатистый, как кожа персика, живот - и он пышет жаром в руку, нагретый под одеялом - желанием. Твоя женщина потягивается, говорит - ммм, сонным, низким голосом, похожим на воркование кольчатых горлиц.
Или - просто идешь по улице или читаешь, и желание накрывает вдруг тебя с головой, как волна, и не можешь ни дышать, ни смотреть, все запахи обостряются до предела, и не дай бог оказаться в этот момент рядом с жаровней с колбасками. И тогда достаешь сигареты, закуриваешь, дышишь медленно и при деле, впускаешь в себя дым и горечь, и уже минуту спустя ты снова спокоен, и даже не помнишь, чем был вызван этот внезапный прилив.
Я это все записываю сюда, потому что хочу помнить. Хочу помнить и то, и другое, а еще - разделенную воду. То, как поднимается в каналах вода, как понимание, как осознание. Как она переплескивает через ступени, заполняя город и тебя. Разделенный опыт - это разделенная высокая вода, зеленая, как глаза бога. Правильно разделенный опыт для меня всегда будет отчасти разделенное безумие, а безумие - раз и навсегда завязано на тот день, когда я под крики птиц кружил по узким улицам и набережным, а вода поднималась все выше и дышала снизу прерывисто и жарко.
Я видел, видел, как поднималась в каналах зеленая вода, как облизывала длинным жадным языком набережные, как просилась в город, и если бы я больше ничего не видел в жизни, этого было достаточно.
Человеческое тело может желать, может вожделеть, может страдать - и вожделение, желание и страдание духа почему-то определяется теми же словами, а ведь должны быть другие, это совсем разные вещи.
Но когда я думаю о вожделении, это никогда не связано с плотью, вернее, не связано с эросом. Я могу вожделеть дома, поймав вдруг среди лета запах полыни или запах мокрого самшита. Могу вожделеть моря. Могу отчаянно, до головокружения вожделеть - тебя, твой запах, твое присутствие, твой голос, то, как ты вздергиваешь левую бровь или улыбаешься углом рта. И мне будет - отсюда - почти невыносимо перебирать это все в голове, и внутри будет не боль, а изнанка боли, и вот эту изнанку боли, как будто музыка твердой рукой берет прямо за сердце, и тот самый пресветлый мрак Сугерия, изобретателя витража, бьет отовсюду разом, вот это все я и называю - вожделение. Это удивительно - все, о чем я здесь говорю, передается в ощущениях тела, но проходит напрямую - к духу. Никогда не устану от этих превращений.
И в то же время - я отлично знаю, что такое нежность. Что такое - ощущение чужой кожи под пальцами. Прерывистое дыхание в мягкую ложбинку сразу за ухом. Прикладывание другого тела к себе, как подорожник - к ране. Кладешь ладонь на бархатистый, как кожа персика, живот - и он пышет жаром в руку, нагретый под одеялом - желанием. Твоя женщина потягивается, говорит - ммм, сонным, низким голосом, похожим на воркование кольчатых горлиц.
Или - просто идешь по улице или читаешь, и желание накрывает вдруг тебя с головой, как волна, и не можешь ни дышать, ни смотреть, все запахи обостряются до предела, и не дай бог оказаться в этот момент рядом с жаровней с колбасками. И тогда достаешь сигареты, закуриваешь, дышишь медленно и при деле, впускаешь в себя дым и горечь, и уже минуту спустя ты снова спокоен, и даже не помнишь, чем был вызван этот внезапный прилив.
Я это все записываю сюда, потому что хочу помнить. Хочу помнить и то, и другое, а еще - разделенную воду. То, как поднимается в каналах вода, как понимание, как осознание. Как она переплескивает через ступени, заполняя город и тебя. Разделенный опыт - это разделенная высокая вода, зеленая, как глаза бога. Правильно разделенный опыт для меня всегда будет отчасти разделенное безумие, а безумие - раз и навсегда завязано на тот день, когда я под крики птиц кружил по узким улицам и набережным, а вода поднималась все выше и дышала снизу прерывисто и жарко.
Я видел, видел, как поднималась в каналах зеленая вода, как облизывала длинным жадным языком набережные, как просилась в город, и если бы я больше ничего не видел в жизни, этого было достаточно.