Если я начну бормотать сам себе "остановись, мгновенье, ты прекрасно", как ты думаешь, это, наверное, будет уже слишком смешно, да?
Сегодняшний день мне хотелось бы сохранить где-нибудь целиком.
Диалоги:
- И вот, знаешь, как это бывает - написано очень много, а есть какой-то цикл рассказов или что-то в этом роде, и все, человеку обеспечено место в раю, может дальше до конца жизни писать любую туфту.
- Угу. Я вот был совершенно уверен, что "Пять имен" мне его обеспечили, по крайней мере - кусок оттуда. А сегодня читал ночью это все - слушай, это же тексты самоубийцы. Кто это писал, зачем он это делал, где он теперь?
- Где-где, в раю! - широкий жест, описывающий половину Малой Страны.
И я даже знаю, где именно я зарыл этого самоубийцу, чтобы он действительно попал в этот самый рай. Под молодым деревцем грецкого ореха на Цесаршском острове, вот где. Сам же зарыл его в первое же лето. Своими руками.
Я дожил наконец до того, что то, что я делаю, это далеко не только то, что я делаю.
И я дожил до того, что мне больше не нужно одновременно знать, что я мертв - и противостоять этому знанию, каждый день, каждую минуту. Наверное, так должно было быть, но в моем тогда, в моем питерском тогда и где, я и представить не мог, что это вообще каким-то образом осуществимо. (Питер, конечно, не при чем. Он давал мне то, в чем я очень нуждался. Не просто же так я выбрал его, висеть в нем тридцать лет и три года. Конечно, лучше него этого не дал бы мне никто. Но с той весны, когда я вернулся из Венеции, я мог встать и уехать в любой момент. Мы, конечно, немного пересидели. Но, с одной стороны, тогда не уехали бы так правильно, а с другой - ну, там много чего было с другой. Нужно было заканчивать, а не бросать.)
Считать что-то сделанным можно только тогда, когда ощущаешь действительную свободу от того, что делал. Когда чувствуешь, что абсолютно свободен от этого деланья.
И ведь я умудрялся еще успевать при этом что-то другое. У меня были на это силы (и упрямство).
Я сейчас постараюсь очень плотно фиксировать происходящее - просто потому, что ему необходимо внимание, я бы даже сказал - забота.
Меньше месяца прошло с тех пор, как я сказал себе: дорогой мой, ты жил жизнью самоубийцы. Это очень близко к жизни любого тяжелого аддикта. Что теперь будет?
И вот пошли опадать привычки, старые причины делать что-либо или не делать. Их нет. Я жив. И я практически постоянно дома.