![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Разбирал разговор с М. к новой Чашке - и теперь возбужденно меряю шагами балкон.
"Вот почему очень многим, чтобы реально что-то начать делать, нужно постоять рядом со смертью. И не потому, что "понял, осознал, исправился", а потому что в этот миг природа выпускает добычу. Ей не нужна дохлая особь. И в этот момент почти дохлая особь может ухватиться за дух (за подлинную силу собственного сознания), кроме которого у нас нет ничего."
С двенадцати лет. С двенадцати лет я в курсе про смерть и безумие, с двенадцати лет я так или иначе вынужден стоять рядом с собственным трупом, понемногу, очень постепенно принимая то, что - во-первых, да, мертв, во-вторых, да, я.
Причем полнота взаимодействия пришла лет пять-шесть назад всего, хотя догадываюсь я уже давно, даже дата есть - "Близнецы" написаны в две тысячи третьем. "Дело в том, что один из нас умер, а теперь нельзя сказать, кто именно".
Допишу потом.
С 12 лет я по всем правилам этого мира тащу себя за шкирку наилучшим способом для данного конкретного тела, потому что нахожусь в нем и подчиняюсь всем законам, которые с этим связаны.
Когда накрывает такими вещами, остается только медленно и глубоко дышать.
Дописываю:
А теперь очень серьезно: почему мне нечего делать на терапии, почему я много лет старался лечь спать не просто поздно, а настолько поздно, чтобы ложиться уже доведенным до той степени усталости, когда засыпаешь раньше, чем доносишь голову до подушки.
Да, стоит мне вытянуться и закрыть глаза, как я оказываюсь понятно где. И то, что моя целостность на данный момент выглядит вот так - момент неотменимый и неотъемлемый. Вот так выглядит мой прямой доступ к себе же. И да, пока я не набрал силы достаточно, я выносил его с большим трудом. И пускался на уловки и хитрости, да.
Что же касается терапии: при наличии таких размеров проблемы коннекта личности и сознания начинаешь изворачиваться. То есть я хорошо понимаю размер искушения перевести все в понятную человеческому восприятию форму - отмену и отрицание себя, детско-родительские проблемы, недолюбленность и прочие приятные вещи. Приятные именно своей простотой и понятностью, тем, что в них можно вариться до бесконечности, тем, что получить подтверждение тому, что ты есть, или тому, что любим - гораздо проще, чем иметь дело с собственным трупом. Это все можно даже отнести терапевту и попробовать с этим что-то сделать, и с точки зрения социальных навыков - подвижки, несомненно, будут.
Но вот что, дорогой мой: нельзя прожить и проработать травму, которой не было. Невозможно. По уютности сравнимо только с поисками ключа под фонарем, потому что в кустах темно. А самое главное - занимает так плотно и надолго, что больше ничем заниматься не можешь, ни сил нет, ни времени. До конца жизни можно заниматься только этим - и бесконечно твердить, что пока с этим не разберешься, не можешь заняться ничем другим.
Это просто спасение, что у меня не одна личность.
"Вот почему очень многим, чтобы реально что-то начать делать, нужно постоять рядом со смертью. И не потому, что "понял, осознал, исправился", а потому что в этот миг природа выпускает добычу. Ей не нужна дохлая особь. И в этот момент почти дохлая особь может ухватиться за дух (за подлинную силу собственного сознания), кроме которого у нас нет ничего."
С двенадцати лет. С двенадцати лет я в курсе про смерть и безумие, с двенадцати лет я так или иначе вынужден стоять рядом с собственным трупом, понемногу, очень постепенно принимая то, что - во-первых, да, мертв, во-вторых, да, я.
Причем полнота взаимодействия пришла лет пять-шесть назад всего, хотя догадываюсь я уже давно, даже дата есть - "Близнецы" написаны в две тысячи третьем. "Дело в том, что один из нас умер, а теперь нельзя сказать, кто именно".
Допишу потом.
С 12 лет я по всем правилам этого мира тащу себя за шкирку наилучшим способом для данного конкретного тела, потому что нахожусь в нем и подчиняюсь всем законам, которые с этим связаны.
Когда накрывает такими вещами, остается только медленно и глубоко дышать.
Дописываю:
А теперь очень серьезно: почему мне нечего делать на терапии, почему я много лет старался лечь спать не просто поздно, а настолько поздно, чтобы ложиться уже доведенным до той степени усталости, когда засыпаешь раньше, чем доносишь голову до подушки.
Да, стоит мне вытянуться и закрыть глаза, как я оказываюсь понятно где. И то, что моя целостность на данный момент выглядит вот так - момент неотменимый и неотъемлемый. Вот так выглядит мой прямой доступ к себе же. И да, пока я не набрал силы достаточно, я выносил его с большим трудом. И пускался на уловки и хитрости, да.
Что же касается терапии: при наличии таких размеров проблемы коннекта личности и сознания начинаешь изворачиваться. То есть я хорошо понимаю размер искушения перевести все в понятную человеческому восприятию форму - отмену и отрицание себя, детско-родительские проблемы, недолюбленность и прочие приятные вещи. Приятные именно своей простотой и понятностью, тем, что в них можно вариться до бесконечности, тем, что получить подтверждение тому, что ты есть, или тому, что любим - гораздо проще, чем иметь дело с собственным трупом. Это все можно даже отнести терапевту и попробовать с этим что-то сделать, и с точки зрения социальных навыков - подвижки, несомненно, будут.
Но вот что, дорогой мой: нельзя прожить и проработать травму, которой не было. Невозможно. По уютности сравнимо только с поисками ключа под фонарем, потому что в кустах темно. А самое главное - занимает так плотно и надолго, что больше ничем заниматься не можешь, ни сил нет, ни времени. До конца жизни можно заниматься только этим - и бесконечно твердить, что пока с этим не разберешься, не можешь заняться ничем другим.
Это просто спасение, что у меня не одна личность.