Развертка 2018 по месяцам, на итог и подумать

 

Январь:

Я почти ничего не помню.

В январе здесь был еще М. Весь январь он очень плотно занимался Лицеем, прочел несколько книг по сюжету и построению нарратива.

И, насколько я понимаю, самое тяжелое было – открытие, что

Я оглядываюсь на прошедший год и понимаю, что решение "внешний мир не есть источник боли, внешний мир есть источник ресурса" - было чуть ли не самым важным в моей жизни. 
И самой моей большой ошибкой многих лет, пишу это сейчас сюда, была убежденность, что если боль не убрать никак, ее можно сделать хотя бы частично источником ресурса. 
Я тогда сделал, не вопрос. Видимо, действительно не мог убрать. 
Поразительно, сколько я сумел сделать на этом ресурсе, поразительно, как я при этом не кончился весь.
Но это было ошибкой. 
Очень паршивый из нее источник ресурса. Хуже некуда.

 Собственно, вот на это весь январь и ушел.

 

Февраль:

Все еще М.

Идет сквозь тренинг «концентрация», и в процессе появляется идея, которая и привела в итоге к тому, что мы имеем на сей секунд:

прожить здесь остаток жизни так, будто сходил домой, все уладил и вернулся сюда доживать так, как может доживать он целый и вполне довольный собой.

Очень быстро выяснилось, что это невозможно умозрительно. Что для этого нужно действительно сходить домой хотя бы.

Я в марте читал его записи - горе, горе, горе. Самое настоящее, абсолютно невыносимое: проживание горя и потери.

(Вот что отлично умеет это тело, должен я заметить, и эта колея сильно, очень сильно мешает мне. Вообще, никогда бы не подумал, что основной конфликт здесь будет – с великолепным умением здесь живущей личности жить в боли. Я-то думал, я буду выправлять тут материальную базу – ничего подобного. Основная проблема – база эмоциональная. И пока я ее не выправлю, младшему в этом теле делать нечего, у него и так нервная система раскачана на тяжелые нагрузки, а если эти нагрузки еще и с таким окрасом – ну его к воронам. Он крайне тяжело проживает потерю близких, даже если это возможные близкие, и пока я не разгребу тут эти завалы, я его близко не подпущу, даже если просить будет. В крайнем случае, это тело кончится раньше, чем мне удастся его организовать.)

 

Март:

Седьмого появляюсь я.

Можно, я полагаю, записать, тем более, что я отчасти это сделал: он был еле жив, когда я пришел. Семь утра, смотрит в экран, как загипнотизированный совенок, в который раз повторяет: «Еще две строки – и спать», и не меньше четверти часа уже это одни и те же две строки.

Я так разозлился, что рванул сюда сильнее, чем предполагал. И получил до чертиков знакомое ощущение: сначала он на меня смотрит шальными глазами, а потом просто валится вглубь и вниз, и все, что можно после этого делать – это оставить его в покое, желательно обложив чем-то теплым.

Сначала я думаю: хорошо, я подхвачу и подожду, пока он выспится. А потом он не просыпается трое суток. Вообще, совсем. И я понимаю, что его нужно домой, а я – пока что здесь, а там посмотрим.

Довольно быстро выясняется интересная вещь: это тело вполне привычно к тому, чтобы в нем были не всегда. У него великолепный, раскачанный автопилот, способный довольно долго – не меньше нескольких дней – имитировать осмысленную деятельность. И никто не замечает отлучек. То есть их чувствуют, но довольно смутно. Если я верно понимаю, младший сам далеко не всегда отдавал себе отчет, что он здесь не то чтобы целиком, а иногда – и вовсе не целиком. И с этим мне тоже приходится иметь дело.

 

Апрель:

Один из действительно очень важных выводов апреля:

Я начинаю думать, что никаких прямых подселений, c таким вот выходом в другое тело и разделением сознания, кроме самого подселения М., здесь не было.
Он - мастер иллюзии. И в состоянии навести на кого угодно что угодно в каком угодно виде. Особенно, когда в этом мороке очень сильно заинтересована вторая сторона.
И как только эта заинтересованность с обеих сторон пошла вбок (и побоку) морок как таковой начал меняться, истончаться и уходить. 

Дописка сейчас, к концу года: видимо, все-таки очень разные вещи – действительно соприкосновение с личностью, связь сознание-сознание, - и подключение к эмоционально-стержневой части ради самоподдержки. Очень разные. Все равно что чьи-то книги читать – и много лет дружить с автором, говорить и общаться. Пока читаешь книги, связь остается односторонней, ты просто берешь то, что можешь взять, что и так было отдано добровольно. При общении с живым человеком нужно также и давать. А вот тут-то возникают проблемы, если я верно понимаю: что ты можешь дать тому, к чьему стержню обращаешься за самоподдержкой? Кто для тебя – проекция, как книжный персонаж, и в плохом, и в хорошем смысле. Такие дела.

Есть подселение – со связью сознание-сознание, а есть – подключение к фону, на первое присутствие другого обязательно, а для второго достаточно просто его наличия где угодно. Вопрос, возможно ли обеспечить связь сознание-сознание извне созданием подобия экзоскелета для этой связи, чтобы постоянно удерживать луч в фокусе? У меня на этот вопрос ответа нет, я так совершенно точно не умею, так что даже гадать не буду. Но допускаю мысль, что младший может.

 

Май:

Я все еще занят адаптацией, одновременно выхожу на интереснейшую сферу, чисто материальную, которую М. вообще никак не затрагивал, как я понимаю. И потом до конца года раскачиваю эту сферу, учусь и пробую.

(Как раз к концу года начинает получаться ориентироваться и реагировать.)

При этом ощущение – хорошее, мне любопытно, я воспринимаю все происходящее как занятную игру.

При этом за май полностью доведена до конца и отредактирована «Чашка Фрая», и это – очень большой кусок работы.

 

Июнь:

Я определенно нравлюсь себе. И всерьез задаюсь вопросом – каким образом младший так отторгал свое тело. Прихожу к выводу, что это была часть его существования здесь, начинаю слушать тело внимательнее – и слышу, насколько оно устало за все эти годы, в том числе – быть «не тем».

 

Июль:

Появляются первые «прорываются флэш-бэки из телесного прошлого», появляется первое «что-то мне нехорошо». Тело начинает брать верх, чисто физически, подкидывая ощущения, которые я не могу назвать своими. Я начинаю потихоньку присваивать здешнюю память, но мне это по-настоящему тяжело.

(Сейчас, оглядываясь, понимаю, что вот тогда начал входить в «изнанку» жизни младшего здесь, и, с одной стороны, жуть берет, а с другой – я сейчас наконец начинаю принимать это как драгоценность, как возможность узнать его плотнее – и страшнее, конечно. Еще и это выматывает, разумеется.)

График – очень плотный, событие идет одно за другим, и это тоже не очень-то просто с тем, насколько здешней моей нервной системе необходимо тупить в стенку после каждого эмоционального переживания.

 

Август:

Набирает обороты выматывающее взаимодействие с А. Я хорошо понимаю, что деться мне (пока, по крайней мере) от этого взаимодействия некуда, и пытаюсь раз за разом вытащить на другой источник энергии – в противовес тому, который подхватил и одобрил М.

Самое интересное, что вот из этих двух точек – «близкие», - я получаю самые тяжелые и самые настойчивые требования «верни, как было». Мне предлагается переживать вину, стыд, привязанность – так, как их переживал он.

Еще один момент, который был на мне опробован по крайней мере по разу, важный:

Я знаю, кто ты, я могу тебе это подтвердить, я знаю, что для тебя это ценно, и я не буду этого делать, если ты не будешь вести себя так, как мне нужно.

Столкнувшись с этим впервые, я несколько суток время от времени останавливался и бранился, потому что – уж слишком наглядная это была демонстрация того, в какую яму тут себя загнал младший.  

Довольно быстро было выяснено, что мне глубоко фиолетово, подтверждают мне меня или нет. После чего попытки шантажа прекратились полностью. Что встало на их место - уже другой разговор.

При этом от близких друзей я получил в разных вариациях одну и ту же реакцию: ух, здорово, я о тебе столько слышал, и как оно тебе тут? А он там как?

При этом на физическом уровне: явно резко подскакивает давление. Сильно. Это очень заметно по тому, как я отекаю в жару – приходится вставать под холодный душ несколько раз в день.

Судя по записям, я начинаю набирать принципы моего здесь пребывания.

Сейчас подумал: неплохо бы их выписать. Не исключено, что займусь.

 

Сентябрь:

Начинаю жечь ублюдочную колоду.

И вот отсюда, кстати, с сентября, начинаются провалы, я начинаю уставать, сильно, я не набрал энергии за лето, это очень чувствуется.

Запись:

Вчера в разговоре сформулировал разницу между мной и младшим по отношению к окружающим. У него была недостача, он все тут построил на бесконечной недостаче - насколько смог, и насколько это было вообще возможно.
Поэтому при контакте пред'являлся запрос на восполнение конкретной, озвученной недостачи, звучавшей, скажем так, странно.
В ответ он получал такой же запрос. На то, что человек считает для себя необходимым, что декларирует необходимым. Как бы, скажем так, странно оно ни звучало.
Ну и следствия были понятно какие.
При этом с реальными запросами, недекларируемыми, он не то чтобы не сталкивался, а виртуозно их игнорировал - как виртуозно игнорировал свои, разумеется. 
У меня недостачи нет. А контактируя с окружающими я слышу все запросы, и явные, и декларативные. 

Итог более чем забавен. От меня получают именно то, что запрашивается - если я хочу это дать. Забавно то, что при этом для запрашивающего бывает сюрпризом, что он запрашивает именно это.

В сентябре же выясняется, что у меня давление не просто повышено, а я буквально живу в кризе каждый день.

«Чашка» выходит в продажу, мы с другом М. начинаем крутить новые проекты, и довольно быстро набираем, чем заняться в ближайшее время.

 

Октябрь:

С октября начинается ощутимый бардак. Я чувствую, что младший что-то задумал, и это начинает проступать то там, то здесь.

Это сказывается прежде всего на том теле, в котором я нахожусь. Через него начинает лететь, как через выхлопную трубу, и вот это - самое любопытное из всей картины, если подумать.

Но первое и прямое следствие – я начинаю очень сильно уставать. Плюс к этому идет девятый вал работы, ее много, она затяжная, и то, что удается при этом съездить в Стамбул, погулять, отоспаться – чистое золото.

Я начинаю раздражаться. Если я начинаю раздражаться, это означает, что меня задергали. Вопрос, кто или что – полагаю, все сразу.

(Вчера в разговоре было сформулировано любопытное: когда тебя переполняют эмоции и ты предпочитаешь их прятать, не выпускать наружу, речь идет всегда о том, что при выпуске наружу ты предоставляешь окружающим тебя трактовать согласно этим эмоциям, а трактовка невыносима, потому что совершенно неверна. То есть в случае младшего – была неверна, разговор шел о тех случаях, когда эта трактовка опасна. И о том, что при таком устройстве психики создание зоны безопасности – условие выживания. Это интересный момент, потому что моя психика – та, с которой я здесь соприкасаюсь, - совершенно точно про это. При этом моя психика, та, из которой я привык действовать - совершенно точно про другое, я адреналинщик, как это здесь называется. Я люблю рискованные предприятия и неплохо в них себя чувствую. При этом тело - нет, ему плохо, ему хуже день ото дня.)

Нервная система на грани срыва, я постоянно плачу, причем не вижу к этому ни повода, ни смысла в таком состоянии.

Возможно, в самом деле, что я совершенно бездумно вывел себя из зоны безопасности, а для этой конкретной психики такое состоянии все равно что постоянный крик над ухом.

Над этим в самом деле стоит подумать.

 

Ноябрь:

Заболеваю и на въезде в Прагу, и во время, больше всего там – работаю, но и смотрю, очень внимательно, и внимательно слушаю.

Если совсем коротко: несчастен. Если совсем честно: ничего не понимаю. Идущие сигналы постоянно противоречивы. В какой-то момент Т. говорит: я вижу, как ты организуешь свое время и свою работу, это полностью зависит только и исключительно от тебя, - причем интонация этого замечания примерно та же, с которой маньяку-убийце говорят «ты неисправим», хотя по эмоциональному окрасу - это просто констатация факта.

Похоже, ей тоже необходима зона безопасности, и ощущение безопасности обеспечивается тем, контролирует она происходящее или нет. Я понимаю, насколько это было востребовано много лет. И скучаю по этим детям в лесу, когда они брались за дело вместе, мало что могло устоять.

И я помню - раз уж я тут помню - ощущение любования веселой и уверенной в себе силой, которая шла через Т., когда шел поток, и мне драгоценно это ощущение до сих пор.

Каким-то образом я переживаю ноябрь, хотя атака идет с нескольких сторон, одновременно с этим сильно проседает «Чердак», а у меня все еще очень много работы.

 

Декабрь:

Я иду к финишу проекта на одном упрямстве. Сейчас записываю это все – и не понимаю, как не кончился. Плачу каждый день, по поводу и без повода, в какой-то момент спохватываюсь, что за монотонной этой работой, требующей бездну внимания и кропотливости, уже две недели не был дома сознательно – разве что проваливался.

Постоянно всплывает то, как младший в первые недели после моего возвращения мог заснуть не просто на середине разговора – а на середине шага, и я далеко не всегда успевал его подхватывать, но всегда успевал Эд. Это выглядело так, будто он не спал несколько лет и ничем не восполнял расход энергии. Когда я его выпихнул отсюда, все было немного проще: он просто не просыпался несколько суток. А тогда это выглядело так, будто сон уже очень давно необходим, но по каким-то внутренним причинам невозможно себя отпустить, только выключиться.

Похоже, я в полной мере прочувствовал это состояние в декабре.

Паршиво еще и то, что я не мог заниматься почти ничем, пока не закончу чертов перевод, и редкие вылазки на ивенты и статьи брали гораздо больше, чем давали, несмотря на то, что все шло просто превосходно. Не говоря уже о явном и понятном движении всего корабля.

Последнюю неделю декабря буквально спал. По 12-14 часов, и сегодня – 2 января, я дописываю эту раскладку по месяцам – и снова засыпаю, причем дело не в том, что в доме сильно холодно, это я как раз предотвратил.

Хотя тело помнит ужас прошлой зимы и время от времени ударяется в потоки слез, из которых можно разобрать только «бросят, бросят». Друг М. говорит, что это естественное состояние человека - холод означает, что твой бог отвернулся от тебя, ты брошен, и то, что весна все равно приходит раз за разом, ничего не значит. И что снимается это исключительно дисциплиной ума.

А я совсем не хотел бы жить без смены сезонов. И, надо сказать, что то ли мы с телом настолько отдельно, то ли дело еще в чем-то, но для меня-то идея, что холод означает, что меня все бросили – смехотворна, и это ничем, вообще ничем не утешает нервную систему этого тела.

По всей видимости, мне нужно выяснять, как выглядит то, что этот организм считает безопасностью, прежде всего, эмоциональной,  – и расширять эту зону. Иначе ни о каком возвращении младшего не может быть речи, я лучше уничтожу такое вместилище, чем пущу его туда.

Вполне план на год вперед.