4 октября

Придумал себе прекрасное правило - пока думаешь, чем заняться, нарисуй Эли.
Очень многое идет, как мутная волна, я ощущаю потребность говорить с тобой иначе - больше и ближе, пока не знаю, как с этим поступить.
Со мной тут - уже давно - случилось то, что теперь преследует слишком сильной нарочитостью образа.
Я принял душ, выключил воду, завернулся в полотенце, а потом сел в угол на еще мокрый кафель и заплакал. Как ребенок, оставленный один в пустом доме. Я не помню, чтобы я так плакал с самого детства - не ради того, чтобы успокоиться или чтобы выплакаться, а просто потому, что все равно больше ничего нет. Не потому, что больно - если больно, то есть состояние не-больно, верно? А потому, что вот это есть, а больше ничего нет. Я загнал себя. На днях спросил сам себя - как ты думаешь, что значит "позволять себе ошибаться"? Что это вообще значит - позволять себе? Это значит, что тебе что-то можно? А что мне можно? - И тут же пришел ответ такой сильный, что я не знал, куда его отнести: да ничего тебе нельзя!
Что это? Как это понимать?
То есть я примерно знаю, как это понимать. Я помню, когда у меня уже было такое состояние - не шевелись, замри, не думай, не чувствуй, зажми все, что только можно зажать, тогда, может быть, справишься с тем, что творится внутри тебя, хотя шансов очень мало.
И я сейчас, очень медленно, очень осторожно подбираюсь к тому, что вскрыла эта смерть. Рядом со мною постоянно, каждый день - живой вопрос "как же так?" и "какой тогда смысл в личном бессмертии, не говоря уже обо всем остальном?" - и даже если это не произносится вслух, я все равно постоянно это слышу, потому что это мой вопрос, и я не хочу обратно, я почти не помню, как выкарабкался тогда, почти ничего не помню до самого Храма, но и после него я страшно, чудовищно боялся, что ты вдруг возьмешь и исчезнешь, как отец, потому что это то, что делают взрослые - принимают решения, несмотря ни на что, бессмертие там, личная сила, наследие или обязанности. В глубине души я совершенно уверен, что даже человек способен создать себе смерть, если постарается, что уж говорить о нас.
И я совершенно свихнулся рядом с этим каждый день, - хотя бы потому, что до последнего сопротивлялся самой идее траура. Потому что у меня есть этот опыт, и мне его никуда не деть. И я не хочу туда - и все равно попадаю. Все равно в этот ужас, просто потому, что он и так везде. И роняешь все из рук, садишься, куда придется, и плачешь, потому что кроме этого нет ничего. А ведь мне тут еще переживать ее смерть. Я боюсь этого невероятно, и все равно не хочу наоборот. Точно так же, как я пребываю сейчас то в ужасе, то в ярости от того, что происходит, - но спроси меня кто, хочешь, заберу твою память? Убью на месте, если приму всерьез.
Дело не в том, что эта смерть меня отрицает - меня как меня. Я думал об этом - нет, не щелкает. Дело в том, что она как раз утверждает меня. В той беспомощности, в том ужасе, в той панике.
Если ты меня когда-нибудь спросишь - скажи, что самое невероятное, что ты сделал там за всю жизнь? Я тебе отвечу - я не удрал, когда умерла мать моей жены. Пока, по крайней мере, так. И вот из этого следует еще одно правило моего "невыносимо" здесь. Если что-то действительно берет за горло так, что единственным выходом кажется немедленное обрезание всех контактов (раз уж дал себе слово не кончать с собой), - ищи, что лежит за этим на самом деле.
В конце концов, я здесь именно ради этого.